About the author:
V.V. VEEDER QC of Essex Court Chambers is one of the top QCs in England specializing in international arbitration and is one of the world’s most respected and admired arbitrators. He is also the General Editor of “Arbitration International”; Chairman of ARIAS-AIDA (UK); Chairman of IFSL’s International Dispute Resolution Panel (UK); Member of the Council of the ICC Institute of World Business Law; Vice-President of London Court of International Arbitration; and Visiting Professor, King’s College, University of London in Investment Arbitration. He is one of the most renowned scholars of the history of international arbitration in the USSR.

Советско-Американский арбитражный процесс Гарримана:

Ллойд Джордж, Ленин и каннибалы i

В.В. Видер ii

Перевод с английского С. Мельниковой

Опубликовано в журнале «Международный коммерческий арбитраж»,

№№ 2-3, 2005, Москва

Почти полвека назад, тёплым летним вечером 26 июля 1963 г., два пожилых господина пересекали Кремлёвскую площадь в направлении Теремного дворца. Один из них, пониже ростом, был Первым Секретарём Центрального Комитета Коммунистической партии и Председателем Совета Министров СССР, Никитой Хрущёвым. Его спутник был значительно выше ростом и производил впечатление миллионера, уже рождённого миллионером, каковым он и был. Его карьера включала службу в качестве посла США в Москве и Лондоне и пребывание на посту личного советника президентов Рузвельта и Трумэна, а в тот момент – Кеннеди. Он также избирался губернатором Нью-Йорка и выдвигался кандидатом на пост Президента США от своей партии. Будучи по натуре англофилом, он был сторонником и другом Уинстона Черчилля в самый мрачный период Второй мировой войны; он также был близким другом сына Черчилля, Рандольфа, и, как оказалось впоследствии, ещё более близким другом жены Рандольфа, Памелы (которая впоследствии стала его женой). Этого человека звали Аверелл Гарриман.

Трудно, наверно, было бы найти двух людей более разных по происхождению, образованию, мировоззрению и характеру, чем Хрущёв и Гарриман; по крайней мере с первого взгляда. Когда они приблизились к дальней стороне Кремля, где возвышался Дворец Съездов, собравшаяся у входа перед концертом толпа приветствовала Хрущёва аплодисментами, и он начал пожимать протянутые ему руки. Как свидетельствуют находившиеся там журналисты, в какой-то момент Хрущёв повернулся к Гарриману, назвав его при этом своим другом, коллегой и даже «молодцом», и так представил его присутствовавшим: «Это – господин Гарриман. Он только что подписал с нами договор о запрещении испытаний ядерного оружия, и теперь я его веду на ужин. Как вы думаете, заслужил он свой ужин?»[1] Толпа восторженно приветствовала обоих деятелей. Для этого были все основания: в 1963 году США, Великобритания и СССР подписали договор, запрещавший испытания ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и океане. В период между 1945 и 1989 гг. произошло несколько важных событий, в результате которых участники «холодной войны» взяли решительный курс на отказ от ядерных конфликтов, и этот договор был одним из важных проявлений этого нового направления.[2] Напомним, что к тому моменту прошло лишь неполных девять месяцев со времени кубинского ракетного кризиса, и Хрущёву оставалось находиться у власти всего 15 месяцев.

I. Концессия Гарримана (1925)

Спрашивается: что могло быть причиной столь сердечных отношений между Хрущёвым и Гарриманом? Подобной почести не удостаивался даже лорд Хейлшем, глава британской делегации на переговорах. Как видно из его мемуаров, лорд Хейлшем считал Хрущёва «уникальной личностью, чьи крепкие выражения и анекдоты не поддавались никакому описанию». Что же до Гарримана, то лорд Хейлшем подвергал серьёзной критике излишнюю – по его мнению – неуступчивость Гарримана в переговорах с Советским правительством.[3] Казалось бы, в глазах Хрущёва Гарриман должен был олицетворять само воплощение классового и политического врага – однако в своих воспоминаниях Хрущёв на удивление тепло отзывается о Гарримане как о деятеле «с высоко развитым чувством реализма и грамотном специалисте, который хорошо понимал нас».[4] При этом Хрущёв относил возникновение этого особого понимания к имевшему место в прошлом участию Гарримана в горной концессии, предоставленной Советским правительством. В своих мемуарах, тайно надиктованных на магнитофон во время вынужденной изоляции на даче после отстранения от власти, Хрущёв так вспоминает концессию Гарримана:

«Я слышал, что Гарриман был у нас до победы революции владельцем разработок марганцевых руд в Грузии. … Помню, как Сталин высказывал мнение, что надо хоть и не полностью, но какую-то всё же компенсацию дать Гарриману. Не знаю, было ли это сделано. Я уже говорил ранее, что Сталин, даже высказываясь, никакого обмена мнениями в то время уже не терпел. Мог слушать нас, если это не противоречило его пониманию вещей, но не нуждался в каких-либо советах, вел себя как диктатор, единолично решая все вопросы.»[5]

На самом деле, Гарриман получил концессию в 1925 г., т.е. после большевистской революции в России. В то время, когда США решительно отказывались от любых дипломатических или иных официальных контактов с СССР, Гарриман, при помощи американского и германского капитала, стал одним из первых американских предпринимателей, воспользовавшихся советской политикой предоставления иностранных концессий. Следует отметить, что эта концессия закончилась полным коммерческим крахом и спустя три года Гарриман от неё отказался на определённых условиях, включая согласие Советского правительства выплатить ему компенсацию. Советское правительство уважало условия этого соглашения и как раз выплачивало Гарриману последнюю часть компенсации, когда он прибыл в Москву в конце 1941 г. в качестве личного посланника Президента Рузвельта.

Этот ранний личный опыт работы в СССР как раз и послужил основой для будущего «особого понимания» реалий советского правления Гарриманом, который впоследствии, на протяжении почти 60 лет, как политик и дипломат, всегда последовательно и твёрдо выступал против этого правления. Гарриман не был миротворцем в политике, но он был реалистом и его жёсткость во время торговых и дипломатических переговоров была средством достижения цели и никогда – самоцелью. Гарриман признан одним из выдающихся государственных деятелей двадцатого века и, пожалуй, самым выдающимся дипломатом когда либо служившим Соединённым Штатам. Он служил своей стране на этом поприще почти до конца своей долгой жизни и скончался в 1986 году в возрасте 94 лет.

II. Арбитражный процесс Гарримана (1928)

С первого взгляда может показаться, что всё это имеет весьма отдалённое отношение к международному коммерческому арбитражу. Вместе с тем, урегулирование конфликта с Гарриманом явилось прямым результатом арбитражного процесса, начатого его компанией против СССР в 1928 г. Этот процесс обеспечил миролюбивый выход Гарримана из концессии с выплатой финансовой компенсации, чего в равной степени не удалось достичь никакому другому концессионеру из Великобритании или США. Кроме того, реализовав свои претензии к Советскому Правительству с помощью арбитража, Гарриман завоевал явное уважение этого правительства; отсюда и выражение Хрущёва о том, что «Гарриман нас понимает». Арбитражное разбирательство дела Гарримана – это один из первых примеров международного арбитражного процесса, где одной из сторон было Правительство СССР; процесса, предшествовавшего даже арбитражному разбирательству по делу «Лена Голдфилдс» в 1930 г. (В соответствии с германо-советскими договорами 1921 и 1925 гг. состоялся ряд арбитражных разбирательств между германской и советской сторонами, не приведших к достижению консенсуса; однако, их число и значимость являются предметом спора.[6]) Оно было, безусловно, первым арбитражным процессом, сторонами в котором были СССР и американская фирма.[7] Детали процесса и его исход содержались в тайне обеими сторонами. Гарриман никогда публично не высказывался по этому поводу; помалкивало и Советское Правительство.[8] Лишь теперь, после предоставления публичного доступа к архивам в Москве и Вашингтоне, мы можем узнать о подробностях этой истории.[9]

III. «Почему» арбитраж?

История арбитражного процесса Гарримана затрагивает вопрос о роли международного коммерческого арбитража, вопрос, на который мы продолжаем искать ответ и сейчас, в начале двадцать первого века, через восемьдесят с лишним лет после принятия Женевского протокола об арбитражных оговорках, принятого Лигой Наций в 1923 г., и почти через пятьдесят лет со дня Нью-йоркской Арбитражной конвенции 1958 г. В недавних докладах юристов компании «Фрешфилдз»[10] мы слышали много рассуждений о том, что такое арбитраж и как отправляется арбитражный процесс. Я не берусь добавить ничего нового к материалу, прекрасно изложенному этими уважаемыми экспертами, а хочу рассмотреть другой вопрос: почему? Почему вообще существует международный коммерческий арбитраж?

В настоящее время уже стало аксиомой, что в сфере международной торговли во всём мире арбитраж является предпочтительным методом разрешения деловых споров; однако его растущую популярность нельзя исключительно объяснить относительно более высокой степенью приведения к исполнению решений арбитражных судов в соответствии с Нью-йоркской конвенцией по сравнению с решениями государственных судов. Арбитраж завоевал популярность еще до принятия Нью-йоркской конвенции, также как и до неё он не был обязан своим распространением исключительно Женевскому протоколу 1923 г. или Женевской конвенции 1927 г., чьё влияние было в любом случае более ограниченным. Вместе с тем, возраст арбитража обманчив: он всё ещё довольно молод и, несмотря на его явные интеллектуальные достоинства, перспективы его не столь безоблачны, как это может показаться с первого взгляда. Число споров, рассматриваемых международными арбитражными судами, всё ещё относительно мало по сравнению с растущим объёмом международной торговли; причём юриспруденция арбитража на удивление мала, принимая во внимание то, что накопленное богатство современного мира состоит преимущественно из договорных обязательств. С исторической точки зрения, юриспруденцию арбитража нельзя даже сравнивать, с авторитетом законодательства созданного, скажем, Английским Коммерческим судом или федеральными и штатными судами США. Эффективность и юридическая сила арбитражных решений продолжает регулярно подвергаться серьёзному испытанию как со стороны практикующих юристов, так и со стороны диспутирующих сторон, как в Англии, так и в других странах, и нет никакой уверенности в том, что арбитраж может выдержать это испытание на «прочность», если оно примет более экстремальные формы. Таким образом, вопрос о необходимости международного коммерческого арбитража приобретает крайне важное значение, и полный ответ на него затруднителен, по крайней мере для меня. К счастью, содержание моего ответа естественным образом ограничено темой данной публикации.

С 1920 г. развитие международной торговли с Россией, а затем с СССР, происходило в политических, экономических и правовых условиях, крайне враждебных самой идее международного коммерческого арбитража; но, несмотря на это, арбитраж развивался. В первые месяцы существования Советской России, ещё до принятия советской стратегии предоставления иностранных концессий и провозглашения Лениным Новой экономической политики (НЭП), советское руководство отличалось правовым нигилизмом и глубокой антипатией к коммерческому праву и любому независимому рассмотрению гражданских споров. По существу, в тот период в Советской России не было ни гражданского, ни коммерческого кодексов: кодексы и суды царской России были уничтожены, а главный консультант Ленина по юридическим вопросам, А.Г. Гойхберг, заявлял, что «каждый сознательный пролетарий знает … что религия – это опиум для народа. Но очень немногие отдают себе отчёт в том, что право – это ещё более ядовитый и одурманивающий опиум для того же народа».[11] Арбитражное дело Гарримана можно сравнить с первым цветком, который распустился на ядовитой и загаженной почве, причём почва эта была не только «землёй необетованной»[12] но и «землёй новой»[13]. И всё же, этот цветок не был случайным явление. Его появлению предшествовали принятие Женевского протокола 1923 г. и создание Международного Арбитражного суда (ICC) в 1922 г., а также рост мирового интереса к коммерческому арбитражу как альтернативе государственным судам – всё это, причём, благодаря одним и тем же факторам.

IV. К миру – через торговлю

С самого начала Версальской конференции Премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж развивал и отстаивал идею о том, что мирное будущее человечества будет определяться международной торговлей. Даже после подписания Версальского договора в 1919 г., когда значительная часть Европы лежала в руинах или страдала от голода, безработицы, промышленного кризиса и упадка, Ллойд Джордж неустанно популяризировал лозунг «К миру – через торговлю». В конечном счёте, в результате происков недоброжелателей эта политика закончилась полным провалом в отношении Германии, что в дальнейшем, как известно, привело к трагическим последствиям. Но, как это ни удивительно, та же политика почти преуспела в отношении Советской России. Усилия Ллойда Джорджа по восстановлению торговых и дипломатических связей с Советской Россией привели к тому, что в январе 1920 г. правительство Великобритании начало переговоры с Советским правительством, фактически стоявшим за фасадом Торговой делегации кооперативных обществ России, с которой формально велись эти переговоры;[14] вслед за этим в марте 1921 г. оно заключило Англо-Российское торговое соглашение, de facto признававшее Россию, и созвало Экономическую конференцию в Генуе в 1922 г., в которой вместе с представителями всех мировых держав (независимо от того, состояли ли они в Лиге Наций и даже на то, признавали ли они друг друга или нет) приняла участие и Россия. Выступая в начале конференции, Ллойд Джордж подчеркивал, что наличие правовой системы и механизма определения юридических прав так же жизненно необходимо для успешной международной торговли, как сама международная торговля жизненно необходима для укрепления мира. Уже на первых встречах с главой Советской торговой делегации Красиным Ллойд Джордж достиг понимания с советской стороной по вопросу об арбитражном процессе.[15] Против политики Ллойд Джорджа в отношении Советской России решительно выступила Франция и члены его собственного Кабинета, включая Министерство иностранных дел (которое, кстати, не играло значительной роли ни в заключении Торгового соглашения 1921 г., ни в проведении Генуэзской конференции). Выступая в Палате общин 7 июня 1920 г., Ллойд Джордж так обосновывал свои переговоры с Советской торговой делегацией:

«Получила распространения новая теория, в соответствии с которой мы, якобы, должны отвечать за действия правительства страны, с гражданами которой мы торгуем. Но несли ли мы ответственность за царское правительство? Должны ли мы были за него отвечать, несмотря на его коррумпированность, некомпетентность, устраиваемые им погромы и тысячи и тысячи безвинно уничтоженных людей? Мы за его действия не отвечали, и потому продолжали наши торговые отношения. Наша страна установила торговые отношения со странами в Южных морях и в Кумаси,[16] которыми правят каннибалы. Отказывались ли мы когда-либо торговать с этими странами только потому, что нам не нравятся их людоедские обычаи?»[17]

Впоследствии, ещё до начала Генуэзской конференции 3 апреля 1922 г., Ллойд Джордж изложил основные принципы своей новой стратегии отношений с Советской Россией: «Нам не удалось спасти Россию от безумия с помощью силы. Я верю, что мы можем спасти её с помощью торговли. Коммерция всегда оказывала отрезвляющее действие на всех её участников».[18] Это был всё тот же мотив – «Мир через торговлю». Однако, двусмысленная ссылка Ллойд Джорджа на людоедов никогда не пользовалась особой популярностью у Советского правительства, и даже через пятьдесят лет министр иностранных дел СССР Громыко всё ещё не мог ему её простить.[19]

Генуэзская конференция закончилась провалом в мае 1922 г., также как и последовавшая за ней конференция в Гааге, состоявшаяся в июне-июле 1922 г. Соединенные Штаты оставались безразличными к европейским проблемам, и никакого подобия Плану Маршалла по восстановлению экономики не было предложено. Ллойд Джордж ушёл со своего поста в октябре 1922 г. и после этого никогда снова не занимал государственных должностей. Тем не менее, его политику «мира через торговлю» можно считать величайшим уроком двадцатого века. Осуществление этой политики привело, наконец, к миру между Германией и странами Западной Европы и является тем краеугольным камнем, от которого зависит будущее на всём континенте, от Ирландии на западе до Хабаровска на Дальнем Востоке; также как и во всём мире. Вместе с тем, дилемма Ллойда Джорджа остаётся актуальной и поныне: как же, всё-таки, вести дела с каннибалами, даже если мы пока и не числимся в их меню и они ещё не разводят костёр, чтобы нас зажарить? Англо-американский опыт участия в советских концессиях в 1920-1929 гг.[20] демонстрирует, что ответ на этот вопрос существует: совместная трапеза с каннибалами возможна; при условии, однако, что у вашей ложки достаточно длинный черенок, и что эта ложка, фигурально выражаясь, является одним из инструментов международного коммерческого арбитража.

V. Советская политика иностранных концессий

Хронологически, советская политика в отношении иностранных концессий предшествовала ленинской Новой экономической политике (НЭП); однако к 1921 г. оба этих фактора совместно оказывали влияние на то, как Советское правительство осуществляло свою международную торговлю. С самого начала эта политика означала широкомасштабный отход от всех предыдущих экономических стратегий Советского правительства. Прежде всего, сдавая в концессию промышленные предприятия, конфискованные у их бывших иностранных владельцев, Советское правительство, по существу, передавало эти предприятия под контроль и в распоряжение тех же бывших владельцев. Хотя формально право собственности на эти предприятия оставалось за Советским правительством, но с экономической точки зрения долгосрочный характер концессий позволяет нам отождествить их с правами в царское время на арендное владение землями, принадлежавшими царю (такая практика была весьма распространена, например, при освоении месторождений минерального сырья в Сибири). Во‑вторых, предоставление иностранным концессионерам права свободного экспорта и импорта было существенным исключением из советской монополии на внешнюю торговлю. В-третьих, концессии давали иностранцам право управлять советской рабочей силой и профсоюзами, что являлось экстраординарным исключением из общего права. В‑четвертых, Советское правительство смягчило многие из своих законов в отношении иностранных концессионеров и персонала, которые, например, могли свободно въезжать на территорию Советской России и покидать её; они освобождались от репрессивного налогообложения, пользовались неприкосновенностью в отношении реквизиции трудовых ресурсов и материалов и т.п. Наконец, что имеет непосредственное отношение к нашей теме, Советское правительство было готово, в перспективе, освободить иностранных концессионеров из-под юрисдикции Советских судов в вопросах урегулирования споров по концессиям. Все эти соображения придавали концессионным соглашениям значительно более высокий статус, чем тот, который имели частные юридические контракты, заключённые в соответствии с общими Советскими законами, и, фактически, помещали их в особую категорию, умалявшую эти общие законы.

По существу, в тот период контрактные и гражданские обязательства практически не регламентировались советскими законами. Гражданский кодекс России был принят лишь в конце 1922 г., отчасти в результате действий Ллойд Джорджа в Лондоне и Генуе; а Гражданско-процессуальный кодекс России 1923 г. вообще не разрешал коммерческий арбитраж. Советская Россия, естественно, не могла ратифицировать Женевский протокол 1923 г. или Женевскую конвенцию 1927 г. По странной иронии, Женевский протокол был задуман на Генуэзской конференции, которая затем передала его проект Лиге Наций в Женеве.[21] И хотя Советская Россия сочла для себя возможным поддержать идею международного арбитража в Генуе, она, сохраняя политически враждебное отношение к Лиге Наций и не будучи её членом, не могла принять Протокол 1923 г. или Женевскую конвенцию 1927 г., и никогда этого так и не сделала.

VI. Уркварт и Хаммер

Арбитражу Гарримана предшествовал ряд «фальстартов». Речь идёт о деятельности двух других концессионеров из США и Великобритании: Лесли Уркварта из «Руссо-Азиатик Консолидэйтед Лимитед»[22] и д-ра Арманда Хаммера, представлявшего тогда «Аллайд Драг энд Кемикал Корпорэйшн»[23].

(a) Переговоры с Урквартом (1921)[24]

Среди британских и американских концессионеров в России первым был, несомненно, Лесли Уркварт, шотландский горный инженер, возглавлявший в то время английскую компанию «Руссо-Азиатик Консолидэйтед Лимитед», со штаб-квартирой в Лондоне. До Октябрьской революции 1917 г. эта компания контролировала крупнейшие медные, цинковые и железно-рудные рудники на Урале и в Восточной Сибири. На этих рудниках, общей площадью свыше миллиона гектар, также добывались серебро и свинец (их доля составляла 60% от общего производства этих металлов в России). Уркварт родился в России в 1875 г. и работал там почти 23 года до Октябрьской революции, занимаясь производством и продажей самых различных товаров – от лакрицы до нефти на Кавказе, а также добычей минерального сырья в Сибири. Он был хорошо осведомлён о положении дел в России, свободно владел русским языком, и, по словам С. И. Либермана,[25] своей округлой внушительной фигурой удивительно напоминал классического русского помещика, этакого просвещённого дворянина царских времён.[26] Уркварт играл выдающуюся роль в России как до так и после Октябрьской революции 1917 г., отличаясь исключительной смелостью как в физическом, так и в финансовом смысле. За работу в Баку в качестве вице-консула во время революции 1905 г. он был награждён медалью Виктории и Альберта (эквивалент сегодняшнему Кресту Георга) за спасение жизни членов британской колонии. После 1905 г. Уркварт разрабатывал сибирские рудники с помощью английского и американского капитала, включая финансовую и инженерную экспертизу Герберта Гувера, который впоследствии стал министром торговли, а затем президентом США. После национализации её владений большевиками в 1918 г., компания Уркварта потребовала от Советов компенсацию на сумму в 56 миллионов фунтов стерлингов (примерно треть всех подобных требований Великобританских граждан); однако Советское правительство с негодованием отвергло эти претензии – оно не удовлетворило бы их даже при наличии у него подобных финансовых средств (которых у него к тому же и не было).

Тогда, сразу же после подписания Англо-советского торгового соглашения в начале июня 1921 г., во время переговоров с руководителем Советской торговой делегации в Лондоне Красиным, Уркварт попытался получить четыре своих бывших горнодобывающих предприятия в аренду в форме долгосрочной концессии. Красин был необычным революционером: инженер-электрик по образованию, он до Первой мировой войны работал директором фирмы «Сименс» в Санкт-Петербурге и, по существу, был таким же предпринимателем-практиком, как и сам Уркварт. Они подружились, и Красин со своей семьёй часто бывал в загородной резиденции Уркварта. После предварительных переговоров Красин пригласил Уркварта посетить Москву в августе и сентябре 1921 г. Ленин, хотя лично и не участвовал в этих переговорах, относился к ним одобрительно, и в результате был подготовлен проект концессионного соглашения. Учитывая статус Уркварта как главного претендента на компенсацию, Советское правительство намеревалось, опубликовав проект соглашения, тем самым открыто провозгласить свою новую концессионную политику, в соответствии с которой прежним иностранным владельцам предоставлялась возможность долгосрочных концессий на конфискованное у них же имущество на условиях, которые включали отказ прежних владельцев от каких бы то ни было претензий на компенсацию национализированных предприятий. Таким образом, Советское правительство не просто вело переговоры о подписании контракта с Урквартом, но также стремилось создать публичный прецедент.

Однако существовал ряд серьёзных проблем, одна из которых касалась положения об арбитраже, при составлении которого Советское Правительство настаивало, чтобы председателем арбитражного суда, или супер-арбитром, был представитель советской стороны, кандидатуру которого должна была предложить Академия наук России. 12 сентября 1921 г. в Москве состоялось заседание совместной концессионной комиссии, которая констатировала весьма существенные различия в исходных позициях сторон по этому вопросу: «Арбитражная комиссия: Представители Советского правительства настаивали на том, чтобы кандидат на должность арбитра был российским подданным. Это предложение было категорически отвергнуто концессионером, который настоял на собственной формулировке проекта положения».[27] По возвращении в Лондон 21 сентября 1921 г., Уркварт доложил о разногласиях членам правления и главным держателям акций компании, о чём в протоколе их собрания было записано:

«Статья 21: Члены собрания глубоко убеждены, что арбитратором должен, по необходимости, назначаться независимый и непредубежденный человек, действия которого никаким образом не контролируются договаривающимися сторонами, свободный от любых ограничений или принуждения любого рода, в результате которых он может прямо или косвенно принимать предубеждённые решения в пользу той или иной договаривающейся стороны. С учётом этих соображений участники заседания подчеркнули, что председателем предложенного Арбитражного комитета должен быть человек с положением и опытом, совершенно объективный и беспристрастный, и решили, что их единственным предложением, при отсутствии взаимного соглашения, является выдвижение кандидатуры председателя Американским Обществом горной и металлургической промышленности».

В итоге члены правления и главные держатели акций заключили:

«Члены собрания единодушно считают, что ввиду прекращения действия бывшего [царского] Гражданского кодекса и Положений о горном и лесном хозяйстве, а также полномочий, ранее принадлежавших местным органам в сфере управления школами, больницами, дорогами и т.п., подписав соглашение такого рода без чёткого определения в нём новых условий, относящихся к этим или любым новым учреждениям, которые могут быть созданы, Компания подвергает себя очень большому риску; поэтому мы считаем, что до тех пор, пока это не будет сделано, жизненно важной необходимостью является наличие арбитражной оговорки, которая предоставляет независимому арбитратору самые широкие полномочия».[28]

Уркварт затем продолжил переговоры с Красиным в Лондоне, но ни одна из сторон не шла ни на какие уступки в вопросе об арбитражной оговорке.[29] Уркварт и его правление решительно настаивали на том, чтобы председательствующим арбитратором было нейтральное лицо, а Советское правительство настаивало, чтобы им был советский гражданин. Эти разногласия по поводу арбитражной оговорки и послужили основной причиной провала переговоров. В середине октября 1921 г. Уркварт прекратил дальнейшие переговоры с Советским правительством и в весьма решительных выражениях объявил об этом своим акционерам. Это нанесло серьёзный удар по престижу Советского правительства в глазах общественности всего лишь через полгода после подписания Англо-советского торгового соглашения, с которым связывалось столько надежд, но которое так и не дало практических результатов.

С. И. Либерман вспоминает, что на последующем заседании Совета труда и обороны председательствующий на нём Ленин спросил, чем закончились переговоры с Урквартом: «Что стало, собственно, с Урквартом? От него ни слуху ни духу. А он ведь наговорил нам здесь столько любезностей, что, казалось, он вот-вот подаст заявление о вступлении в коммунистическую партию!»[30] После некоторой паузы последовал ответ от старого большевика, Моисея Фрумкина:[31]

«Знаете, Владимир Ильич, я вам по этому поводу расскажу еврейский анекдот, пока не началось заседание. Одна еврейка, муж которой уехал и долго не возвращался, сильно горевала и, по совету друзей, обратилась к раввину с вопросом: когда вернется ее муж? По обычаю, её не пустили лично к самому раввину, а свою записку с изложением вопроса и с приложением пятидесяти копеек она передала служителю, который вынес ей ответ: «Муж вернётся через две недели, иди домой и готовься к его приезду». Прошло и две недели, и четыре недели, а мужа всё нет. Жена вновь отправляется к раввину, опять платит пятьдесят копеек и снова получает тот же ответ: «Через две недели муж вернётся». Но когда прошёл и месяц, и два, а мужа нет как нет, возмущённая жена потребовала личного свидания с раввином. Тот поговорил с ней и дал ей окончательный ответ: «Твой муж к тебе не вернётся». Выйдя от раввина, женщина набросилась на служителя с упреками. «Я тебя не обманывал, - сказал тот, - я давал тебе те ответы, какие я получал от раввина». - Но почему же он раньше говорил, что муж вернётся? - «Но ведь раньше-то он тебя не видел!» 

«Так вот, Владимир Ильич, - продолжал Фрумкин, - вы понимаете... Уркварт нас раньше тоже не видел. Он никогда не вернется.»[32]

Был, однако, один человек, который получил прямую выгоду от провала переговоров с Урквартом. Чтобы как-то смягчить негативный общественный резонанс, Советскому правительству необходима была быстрая пропагандистская победа в сфере проведения политики предоставления иностранных концессий, и для этого нужен был предпочтительно американец, не скомпрометировавший себя связями с Великобританией. Неотложность решения этой задачи и другие обстоятельства заставили правительство обратиться к поискам какого-нибудь дружески настроенного «политического пилигрима», уже ведшего дела в Москве. Таким дружеским американцем оказался двадцатипятилетний д-р Арманд Хаммер, только начинавший тогда свою экстраординарную деловую карьеру.[33] Спустя три очень коротких недели, он стал первым в истории Советской России американским концессионером.

(b) Первая концессия Хаммера (1921)[34]

В своем замечательном исследовании истории советских концессий англо-американский историк Энтони Саттон уверенно относит Хаммера и его семью к категории иностранных концессионеров с внеэкономическими связями с большевиками, главным достижением которых было то, что они первыми проложили путь, стараясь внушить доверие к Советскому правительству, которое, в свою очередь, надеялось, что их примеру последуют другие, настоящие иностранные бизнесмены.[35] По соглашению от 28 октября 1921 г. Хаммеру была предоставлена его первая концессия на асбестовую шахту в Алапаевске, неподалёку от Екатеринбурга на Урале,[36] о чём было публично объявлено Москвой 3 ноября 1921 г. как о «победе концессионной политики Советского правительства».[37] Однако, потому ли, что Алапаевские рудники были небольшими, или по каким-либо другим причинам, но концессия успехом не увенчалась, и Хаммеру она ничего кроме убытков не принесла. К 1924 г. она была полюбовно прекращена, сыграв предназначенную ей краткосрочную политическую роль.

По существу, как юридический документ этот хаммеровский концессионный договор был «липой», в первую очередь потому, что в нём имелась очень странная арбитражная оговорка, содержащаяся в секретном приложении. Статья 19 основного текста договора предусматривала возможность прекращения концессии решением Советского правительства в случае нарушения условий соглашения концессионером; Статья 21 предусматривала, что концессионное соглашение могло быть также отменено «решением [советского] суда», а Статья 30 объявляла советскую юрисдикцию над всеми спорами. Тем не менее, Хаммеру удалось добиться поправки ко всем этим драконовским положениям. Им было составлено приложение на английском языке следующего содержания:

«Во избежание бюрократических проволочек, задержек и препятствий [Советское] Правительство обязуется назначить комитет из двух человек – одного, представляющего рабоче-крестьянскую организацию[Рабкрин], и другого – от Чека – в который мы можем обратиться для незамедлительного урегулирования любых споров и недоразумений без потери времени».[38]

Ленин без колебаний согласился с приложением – а почему бы и нет?[39] В отличие от Уркварта, Хаммер не добивался назначения никаких нейтральных арбитраторов. К тому же, Ленин конечно же был готов безграничное доверять любому советскому арбитратору из рабочих и крестьян, назначенному наркомом Рабкрина (т.е. Сталиным), особенно если ими будет руководить соарбитратор из Чека, советской тайной полиции, которую, как известно, нельзя было обвинить в недостатке пристрастия к советской власти. Надо заметить, что никакого третьего арбитратора, или супер-арбитра, нейтрального или нет, здесь не было и в помине. При наличии арбитратора-чекиста, назначенного Сталиным, никакой третий арбитратор или любой другой механизм для избежания того, что суд закончится «вничью», уже был не нужен.

Не удивительно, что Советское правительство никогда не предавало широкой огласке факт наличия приложения Хаммера с этой арбитражной оговоркой, и в многократно издававшемся Полном собрании сочинений В.И. Ленина нет никаких упоминаний об условиях, изложенных в этом приложении.[40] Полюбовное прекращение асбестовой концессии Хаммера говорит о том, что он никогда не воспользовался «чекистской» арбитражной оговоркой. Впрочем, какой бы от неё ему был толк? Для того, чтобы получить реальную арбитражную оговорку как эффективное средство судебной защиты, надо было дождаться возвращения Лесли Уркварта.

(с) Концессионное соглашение Уркварта (1922)

В то время как Ллойд Джордж неустанно проводил свою политику в отношении Советской России вплоть до 1922 г., когда состоялись Генуэзская и Гаагская конференции, срыв переговоров с Урквартом о заключении концессионного соглашения оказался временным. Уркварт, так же как и Красин, участвовал в обеих конференциях в качестве председателя Ассоциации британских кредиторов в России и неофициального советника правительства Великобритании. Летом 1922 г., сразу же после роспуска Гаагской конференции, по инициативе Красина Советское правительство возобновило переговоры с Урквартом. Эти переговоры вскоре увенчались успехом, и 9 сентября 1922 г. Красин и Уркварт подписали в Берлине концессионное соглашение на 99 лет, которое подлежало формальной ратификации Советским правительством в течение одного месяца.

Арбитражная оговорка представляла собой компромисс предыдущих позиций обеих сторон. Предусматривалось иметь пять арбитраторов: каждая сторона назначала двух арбитраторов, а пятый, председательствующий арбитратор, если его кандидатура не была определена по согласию четырёх арбитраторов в течение одного месяца, выбирался концессионером из шести кандидатов, предложенных Советским правительством из числа «известных во всём мире или Европе учёных, юристов, инженеров или политических деятелей». Такая формулировка не исключала и советских граждан, но и не означала, что все шесть кандидатов должны быть ими. В этом состоял главный компромисс, на который шло Советское Правительство в направлении избрания нейтрального председательствующего арбитратора. Уркварт пошёл и на другой компромисс: арбитражный суд будет заседать в Москве, но его решения будут окончательными и будут подлежать немедленному исполнению. И если концессионер или Советское правительство нарушат условия назначения любого арбитратора, другая сторона может передать рассмотрение спора в Лондонский высший суд или Московский народный суд (в зависимости от конкретной ситуации).[41]

Сообщение об этом концессионном соглашении быстро распространилось по всему миру, и его рассматривали как исторический прорыв. Красин немедленно отправился в Москву, чтобы обеспечить ратификацию соглашения Советским правительством, и вот тогда-то и начались проблемы. По настоянию Ленина 5 и 6 октября 1922 г. Центральный Комитет и Совет народных комиссаров отказались ратифицировать концессию Уркварта. Истинные причины этого до сих пор неясны отчасти потому, что Ленин (который был уже серьёзно болен) менял своё решение несколько раз. В то время Советское Правительство объяснило это отсутствием дипломатических отношений с Великобританией и признания Советской России de jure; другая причина была связана с тем, что правительство Великобритании отказалось допустить делегацию Советской России на Конференцию по турецкому вопросу в Лозанне. Возможно, Ленин не верил, что концессия Уркварта позволит получить крупные кредиты, столь необходимые для восстановления российской промышленности. Не исключено также, что анализируя концессионное соглашение, Ленину не понравился публичный прецедент, который создавался для других иностранных концессионеров, ибо, не предлагая никакой компенсации за потерю имущественных прав, концессионное соглашение, тем не менее, предусматривало выплату иностранному концессионеру аванса в сумме 150 тысяч фунтов стерлингов и 20 млн. рублей облигациями правительства России. К тому же, концессионер, как пособник бывшего белогвардейского режима Колчака в Сибири, был подвергнут суровой критике со стороны государственной комиссии Михайлова. Но каковы бы ни были причина или причины отказа, у нас нет оснований полагать, что Ленин наложил вето на это соглашение в связи с существованием арбитражной оговорки, в соответствии с которой решающее слово оставалось за нейтральным председательствующим арбитратором несоветского происхождения.

Наложенное вето явилось твёрдым и окончательным решением Ленина по вопросу о концессии Уркварта, а также одним из его последних политических решений. Советское Правительство объявило об этом 7 октября 1922 г. Красин был горько разочарован; на следующий день он так писал об этом жене в Лондон:

 «... все [мои] труды, работа, энергия, талант пропали даром, и небольшое количество ослов и болванов разрушило всю мою работу с такой же лёгкостью, с какой мальчишка одним ударом разрывает тонкое плетение паука. Даже для моего ангельского терпения это испытание уже превосходящее всякую меру».[42]

Красин подал прошение об уходе с поста Комиссара внешней торговли, но получил решительный отказ Ленина, который заявил ему: «Мы увольняем кадры с занимаемых постов, но в отставку у нас никто не уходит».[43] Уркварту концессия так и не досталась, а правительство Ллойда Джорджа пало на следующей неделе, 19 октября 1922 г. Вместе с тем то, что потеряла Россия, тут же приобрела Австралия. Уркварт посвятил оставшиеся годы своей жизни строительству там новых рудников, и преуспевающие рудники «Маунт Иза» в Квинсленде и по сей день остаются свидетельством его огромного технического и финансового таланта.

VII. Концессионное соглашение Гарримана

Представляется, что к 1923 г. советская политика в отношении иностранных концессий закончилась провалом. Было много мелких концессий, предоставленных главным образом германским и прибалтийским фирмам, однако ничего подобного «суперконцессиям», как их называл Красин, уже не было ни с американцами, ни с англичанами. Ситуация начала изменяться после того, как Великобритания признала de jure СССР 1 февраля 1924 г., следом за чем в июне 1924 г. в Нью-Йорке были начаты переговоры между Гарриманом и представителями Советского правительства. Переговоры были затяжными, отчасти потому что Гарриман хотел заручиться поддержкой бывших владельцев рудников, особенно немцев, а Советское Правительство пыталось учесть интересы других британских и американских предпринимателей, имеющих отношение к горнорудным концессиям в Сибири, а именно, компаниям «Лена Голдфилдс»[44] и «Тетюхе Майнинг Корпорейшн».[45] Все три стороны включали британский и американский капитал; «Лена Голдфилдс» была самой крупной концессией, когда либо предоставленной СССР, а концессии Гарримана предназначено было стать второй крупнейшей концессией.[46]

Концессионное соглашение с Гарриманом было в итоге подписано 12 июня 1925 г. в Москве и оно включало подробную арбитражную оговорку на русском и английском языках. Концессия распространялась на крупное месторождение марганцевых руд в районе Чиатуры, расположенном к западу от столицы Грузии, Тбилиси. До первой мировой войны это месторождение было крупнейшим в мире, где добывалась почти половина мировых запасов марганца. В то время месторождение осваивалось несколькими мелкими частными фирмами из Грузии, Германии, Бельгии и Франции. Эти рудники были конфискованы Советами (без какой-либо компенсации) вслед за советским вторжением в независимую Грузию в феврале 1921 г. В обмен на часть прибыли, в качестве одного из условий концессионного соглашения, Гарриман скупил все иски прежних владельцев и взял на себя обязательства освоить месторождение на площади в 2800 га в течение 20 лет, построить современную обогатительную фабрику и ширококолейную железную дорогу, а также импортировать технические услуги американских и британских горных инженеров. Это был широкомасштабный проект, осуществлявшийся в трудных условиях, как в физическом так и в любом другом смысле этого слова.

Гарриман также шёл на хорошо просчитанный коммерческий риск: спрос металлургической промышленности на марганец в мире был относительно стабилен, что, однако, естественно означало, что мировая цена марганца чутко реагировала на перепроизводство этого сырья. Гарриман полагал, что ему удалось приобрести контроль над всем советским экспортом марганца, но ему предстояло убедиться, что он заблуждался: наряду с конкуренцией со стороны новых марганцевых шахт в других странах, Советское Правительство (с технической помощью Германии) вскоре решило нарушить фактическую монополию Гарримана на добычу марганца в СССР, начав освоение новых марганцевых рудников на Украине. К тому же, у Гарримана возникли другие серьёзные трудности при эксплуатации концессии. Во избежание финансовой катастрофы Гарриман вскоре прибег к помощи арбитражной оговорки, содержащейся в его концессионном договоре.

VIII. Арбитражная оговорка Гарримана

Учитывая то, что в тот период для Советского правительства не существовало никаких институциональных арбитражных правил, не удивительно, что арбитражная оговорка Гарримана представляла собой пространный документ с подробным изложением правил, касавшихся состава арбитражного суда, проведения арбитражного разбирательства и методов принуждения к исполнению арбитражных решений.[47] Она включала 17 отдельных положений, лишь некоторые из которых имеют непосредственное отношение к цели нашего изложения (полный текст приводится ниже в виде приложения).[48]

Первый пункт отражал попытку сторон обеспечить гарантии того, что все споры между Советским правительством и концессионером, включая толкование и исполнение соглашения, совершение действий в его рамках, а также нарушение его условий одним из участником, должны быть предметом рассмотрения в арбитражном суде. Второй пункт имел критическое значение: в нём Советское правительство соглашалось с назначением трёх арбитраторов: двоих, предложенных сторонами, и третьего, председательствующего арбитратора, или супер-арбитра, назначаемого либо по взаимному согласию сторон, либо путём применения специальной процедуры, гарантирующей, что он не будет советским арбитратором. В то время это было значительным шагом вперёд для любого правительства, особенно советского. Это гарантировало, что в случае возникновения спора, он будет разрешаться не Советским правительством или выдвинутой им кандидатурой, а независимым и нейтральным третьим арбитратором, председателем Третейского суда. На сегодняшний день эта модель стала стандартной формой международного арбитража, за исключением того, что все три арбитратора (а не только председатель), должны быть объективными и независимыми от сторон, участвующих в процессе.

Пункт 3 определил процедуру, которая должна была применяться в случае отсутствия взаимного согласия сторон в отношении кандидатуры председательствующего арбитратора: если в течение 30 дней стороны не придут к согласию по этому вопросу, то тогда Советское Правительство должно в течение двух недель назвать шесть кандидатов из числа профессоров Сорбонского университета в Париже или университета в Осло; и из числа этих французских или норвежских профессоров Гарриман должен был, опять же в течение двух недель, выбрать того, кто станет третьим, председательствующим, арбитратором. Пункты 4 и 5 рассматривали ситуацию в случае, если одна из сторон не выполнит своих обязательств в отношении выдвижения или выбора этих профессоров. Согласно этим пунктам, ни одна из сторон не могла несправедливо воспользоваться преимуществами, вытекающими из её неспособности или отказа выдвинуть или выбрать кандидатуру председателя. В таком случае арбитражная оговорка давала право выбора или выдвижения председателя стороне, выполняющей свои обязательства. Здесь важно обратить внимание на то, что арбитражная оговорка, таким образом, содержала положения о самопомощи в случае невыполнения обязательств одной из сторон и поэтому не возникало необходимости обращения в государственный суд с просьбой о назначении председательствующего арбитратора.

Пункт 6 важен в контексте того, что мы сегодня называем «транкированным судебным процессом». Он предусматривал, что, если после получения вызова в арбитраж от имени председательствующего арбитратора с указанием даты и места проведения первого заседания, тот или иной арбитратор не мог прибыть на место или отказывался участвовать в принятии арбитражного решения, то в этом случае рассматриваемый на данном слушании спорный вопрос мог, по просьбе другой стороны, быть урегулирован председателем и другим арбитратором. Именно подобное положение в 1930 г. во время арбитражного урегулирования спора в связи с концессией на Ленские золотые прииски компании «Лена Голдфилдс» позволило германскому председателю арбитражного суда и британскому арбитратору провести слушание дела и принять арбитражное решение, несмотря на то, что советская сторона умышленно отозвала своего арбитратора для того, чтобы сорвать этот процесс. Как показало недавнее дело Химпурнии,[49] такое положение и на сегодняшний день остаётся крайне необходимым в международных коммерческих арбитражных процессах, где одной из сторон является правительство какого-либо государства, которое может воспрепятствовать участию своего арбитратора в слушаниях по делу.[50]

Пункт 7 оберегал интересы обоих арбитраторов и сторон в плане назначения даты и места проведения заседаний. От председателя и арбитраторов в целом требовалось учитывать время, реально необходимое для каждой из сторон, чтобы подготовиться к поездке к месту заседания и вовремя прибыть в назначенный пункт, а также доступность назначенного места для обеих стороны с учётом предполагаемого времени проведения слушаний. В связи с отсутствием какого-либо упоминания об этом в тексте оговорки, понятно, что Москва не была определена в качестве юридического места расположения арбитражного суда. Место должно было быть определено, во-первых, нейтральным председательствующим арбитратором и, во-вторых, всеми тремя арбитраторами (см. пункты 11 и 12), и в этой связи было вероятно, что таким нейтральным местом были бы Осло или Париж. (Консультанты Советского правительства, очевидно, в то время полагали, что место проведения арбитражного процесса должно совпадать с местом жительства председательствующего арбитратора.) Это было ещё одним важным новым шагом, который в настоящее время является нормой. Как при проведении матчей на Кубок европейских чемпионов по футболу игроки не любят, когда игра проходит на стадионе соперника, точно так же участники арбитражного процесса предпочитают нейтральное «поле».

Короче говоря, эта арбитражная оговорка (как и оговорка в концессионном соглашении с компанией «Лена Голдфилдс») была гигантским шагом вперёд в развитии международного коммерческого арбитража. Что касается Советского правительства, оно таким образом установило, причём путём договорных переговоров а не через международное соглашение, основной принцип нейтральности арбитражного процесса, при котором такой процесс должен был проходить в нейтральном месте под руководством нейтрального председателя.

IX. Дело Гарримана против ПравительствА СССР

На первых порах освоение чиатурского месторождения марганца проходило довольно успешно, и экспорт этого сырья составлял значительную часть его мировой добычи. Однако уже к 1926 г. Гарриман начал испытывать серьёзные трудности в отношениях с Советским правительством, в частности по вопросу о строительстве крупного предприятия по добыче марганца в Никополе, к северу от Одессы, что неизбежно привело бы к угнетению мировых цен на марганцевую руду.[51] К сожалению, проявив недальновидность, в своём концессионном договоре, Гарриман согласился регулярно выплачивать определённую минимальную сумму («роялти») за право пользования природными ресурсами в соответствии с гарантированным минимальным уровнем добычи, вне зависимости от реального объёма сбыта продукции или цен на неё. Возникли также трудности и в отношениях с правительством Советской Грузии, технические проблемы строительства ширококолейной железной дороги, трения с местным профсоюзом горняков и неожиданная проблема в связи с введением нового официального обменного курса валюты, по которому компания должна была покупать рубли для покрытия местных расходов (что удваивало местные расходы Гарримана).

4 декабря 1926 г. Гарриман встретился в Берлине с советским наркомом иностранных дел Чичериным. Проведённые с ним переговоры показались Гарриману настолько перспективными, что он отправился в Москву для переговоров с председателем Главной концессионной комиссии Троцким. Это была последняя официальная должность Троцкого в Советском правительстве, от которой он был освобождён менее чем через год, почти накануне его внутренней ссылки в Алма-Ату. Вдохновлённый заверениями Чичерина, что будет найдено решение, устраивающее обе стороны, 28 декабря 1926 г. Гарриман провёл, согласно ему, четыре часа в подробной беседе с Троцким[52], о которой он так пишет в своих мемуарах:

«Мы подробно обсудили каждый пункт концессионного соглашения. У Троцкого мозг работал как стальная ловушка: он быстро вникал в суть моих объяснений, сохраняя при этом непроницаемое выражение … В конце обсуждения каждого пункта, он вежливо спрашивал, не хочу ли я что-нибудь ещё добавить к сказанному, и когда я отвечал ему отрицательно, он сразу же переходил к следующему пункту. Когда мы закончили анализ нашей концессии, он снова спросил меня, не хочу ли я ещё что-нибудь добавить. Я дал ему понять, что закончил беседу, он поднялся и пожал мне руку … развернулся на каблуках и быстро удалился через ту же дверь, через которую вошёл».[53]

Гарриман подозревал, что поведение Троцкого объяснялось обоснованным опасением последнего, что их разговор записывают, и что эта встреча может оказать отрицательное влияние на его и так уже пошатнувшееся политическое положение. Бывший переводчик Троцкого, которого Гарриман снова встретил в Москве во время войны[54], подтвердил это подозрение. В московских архивах сохранилась дословная стенограмма встречи Гарримана с Троцким. Судя по этой стенограмме, встреча продолжалась около получаса, а не четыре часа, о которых вспоминает Гарриман в своих мемуарах. Более того, Троцкий неоднократно вставлял в разговор свои зачастую очень меткие замечания. Документ заканчивается следующим обменом:

«Троцкий: Какой совет я должен дать Правительству? В последние полтора года производство было заморожено, а число работающих – сокращено. В то же время концессионер требует, первое, вместо нормальной железной дороги стоимостью не менее 6-7 миллионов долларов, построить которую он обязался в соответствии с условиями концессионного соглашения, потратить 2 миллиона долларов на реконструкцию действующей узкоколейки; второе, сократить минимальный объём экспортируемой руды, и, третье, уменьшить размер роялти за тонну руды. Мы не имеем никакого права вмешиваться в производственные и технические вопросы концессии, но в то же время применение скользящей шкалы ставит нас в условия, когда мы должны брать на себя риск, связанный с торговыми операциями концессии. Наконец, у нас нет никаких гарантий, что в один прекрасный день концессионер из союзника не превратится в нашего врага.

Гарриман: Это не в наших правилах.

Троцкий: История знает много подобных примеров. Италия, например, была союзницей Германии и Австро-Венгрии до 1914 г., но это не помешало ей перейти на сторону Антанты в разгар войны. И Америка не сочла это за преступление. Я поднимаю эти щекотливые вопросы потому, что в свою очередь их задают мне. Я считаю, что в деловых отношениях, как и в личных, открытость – это самое главное».[55]

На этой пессимистической ноте встреча и закончилась. После Москвы Гарриман побывал в Грузии и посетил рудники в Чиатуре, в результате чего он пришёл к выводу о дальнейшей бесперспективности концессии. Его беседа с Троцким не привела к ожидаемому результату; по-прежнему нерешёнными оставались проблемы в отношениях с «бюрократами в государственной системе и управлении железными дорогами». Гарриман, наконец, понял, что Сталин был в принципе против иностранных концессий и, что ещё более важно, пришёл к выводу о «реакционности» большевистской революции и о том, что она представляла собой «трагический шаг назад в истории развития человечества».[56] Тем не менее, 7 июля 1927 г. была принята поправка к концессионному соглашению, но она лишь отсрочила неизбежный разрыв Гарримана с Советами.[57]

6 марта 1928 г. Гарриман начал арбитражный процесс в соответствии с условиями концессионного договора. Своим арбитратором он назначил некого Джеймса Ричардсона Гласса.[58] Телеграммой от 17 марта 1928 г. Правительство СССР назначило своего арбитратора – проф. С. Б. Членова, юрисконсульта советского торгпредства в Париже, друга Ильи Эренбурга и школьного товарища Николая Бухарина. (Этот же проф. Членов был впоследствии назначен арбитратором при разбирательстве в 1930 г. дела компании «Лена Голдфилдс».) Телеграмма, а также последовавшее за ней письмо от 23 марта 1928 г., содержали также основные положения по защите и встречному иску. По взаимному согласию стороны продлили срок назначения третьего, председательствующего, арбитратора, и советская сторона приступила к составлению списка из шести кандидатов, как того требовала арбитражная оговорка, в который, среди прочих, был включён норвежский исследователь Арктики и представитель Международного Красного Креста Нансен.[59] Важно отметить, что каждый из шести кандидатов, предложенных Советским правительством, был серьёзным претендентом на пост председательствующего арбитратора.

Ещё до того, как в соответствии с условиями арбитражной оговорки Советское правительство представило этот список Гарриману для выбора кандидата, стороны провели успешные переговоры в Берлине и Париже по урегулированию спора и 28 августа 1928 г. в Москве подписали полюбовное соглашение. Обе стороны реалистически подошли к оценке своих перспектив на успех в арбитражном процессе, понимая, что ни требования истца, ни встречные требования ответчика не могли быть полностью удовлетворены. Советское правительство прислушалось к заключению своих консультантов о том, что требование к Гарриману о проведении всех валютных операций через Госбанк СССР (по очень невыгодному для Гарримана валютному курсу) может рассматриваться как мера, тождественная частичной экспроприации;[60] а что касалось дела Гарримана, то поскольку он в своих расчётах опирался на монополию экспорта советского марганца, то оно было бы проиграно с точки зрения непосредственно условий самого концессионного соглашения (которое не предусматривало предоставления Гарриману такой монополии). По существу, дело сводилось к тому, что он пошёл на коммерческий риск, но дело не выгорело из-за непредвиденной конъюнктуры марганца на мировом рынке.

Таким образом, в споре Гарримана с Советским правительством не было вынесено никакого арбитражного решения, и факт урегулирования спора был отражён в официальном документе о прекращении арбитражного процесса, подписанном двумя арбитраторами 14 сентября 1928 г. в Париже.[61] Правительство СССР согласилось выплатить концессионеру компенсацию в размере 3,45 млн. долларов США в течение 15 лет государственными процентными векселями с номинальной стоимостью в 4,45 млн. долларов США. Этой компенсации было недостаточно для полного возврата вложенных Гарриманом средств, однако, он покинул СССР, не потерпев таких серьёзных убытков, как это впоследствии имело место в случае других иностранных концессионеров, включая компании «Лена Голдфилдс» и «Тетюхе Майнинг». В дополнение к понесённым материальным убыткам, как Гарриман признал позднее, с прекращением его концессии в Чиатуре многие бывшие местные служащие концессии, в особенности молодые женщины-переводчицы и секретарши с соответствующим уровнем образования или «буржуазного» происхождения, были подвергнуты преследованиям со стороны советских органов. В своих мемуарах он вспоминает: «Мы пытались поддерживать связь с ними и с их семьями и оказывать им финансовую помощь, но одна из трагедий этой концессии состояла в том несчастье, которое она невольно принесла этим интеллигентным и порядочным людям».[62] Это было больше, чем несчастье, и советскому персоналу компании «Лена Голдфилдс» предстояло хлебнуть ещё больше горя в 1930 году.

Приведенные выше цифры немедленно встревожили Государственный департамент США, когда там узнали об условиях урегулирования. Возник вопрос: если Советы согласились компенсировать 3,45 млн. долларов США, то почему они согласились выплатить сумму в 4,45 млн. долларов с процентами? Ответ вскоре поступил от банка «Чэйз Нашионал»,[63] который по поручению Госбанка СССР осуществлял платежи в Нью-Йорке по советским государственным векселям.[64] Оказалось, что эта завышенная сумма включала также отдельный заём на миллион долларов США под 7 процентов, предоставленный СССР другой компанией Гарримана в качестве стимула для урегулирования спора.[65] Это был первый беспрецедентный коммерческий заём, когда-либо предоставленный правительству СССР американским финансовым учреждением, который остаётся важнейшим прецедентом и поныне.[66]

Важно отметить и то, что соглашение об урегулировании спора от 21 августа
1928 г. также включало арбитражную оговорку, почти идентичную арбитражной оговорке в самом концессионном соглашении. Но здесь была опущена ссылка на Университет в Осло в отношение выбора председателя арбитражного суда, и этот выбор ограничивался Сорбонной в Париже. А такая ссылка была нужна. В 1930 г. возникли некоторые затруднения в связи с выполнением соглашения об урегулированием спора и на этот раз арбитражную оговорку применило само Советское правительство, снова назначив своим арбитратором проф. Членова. Гарриман ответил на это возражением и выдвижением встречных требований. Он назначил своим арбитратором проф. Нольде и предложил список из трёх кандидатов на пост нейтрального председательствующего арбитратора.[67] Все три кандидатуры были отвергнуты Советским правительством, а Гарриман, в свою очередь, отклонил предложенную Советами кандидатуру (опять-таки достаточно обоснованного кандидата).[68] К счастью, сторонам снова, по-видимому, удалось миролюбиво разрешили свой спор без назначения председателя и принятия арбитражного решения.

Несмотря на все эти споры по поводу соглашения об урегулировании требований, СССР, в конечном счете, полностью выплатил всю сумму компенсации государственными векселями, включая основную сумму долга и проценты по ней.[69] Гарриман мог, конечно, считать, что ему просто повезло; однако, у него было две действующие арбитражные оговорки. Без их защиты одного везения Гарриману могло оказаться недостаточно. В 1928 и 1930 гг. Гарриман был всего лишь частным инвестором без какой-либо официальной государственной защиты: ведь Соединённые Штаты не признали СССР до 1933 г.

X. Заключение

Если мы зададим себе вопрос: «Так ли уж нужен коммерческий арбитраж?», то откровенным ответом будет, очевидно, «нет». Нобелевские премии в сфере международного торгового арбитража не присуждаются, а когда в 1977 г. лорд Кларк был подвергнут всеобщей критике за то, что он вообще не затронул вопросы законоправия в своих лекциях на тему «Цивилизация», передававшихся по Би-Би-Си, никто не жаловался, что он упустил упомянуть международный коммерческий арбитраж. Но если поставить этот вопрос по-другому: «Совершенно ли не нужен арбитраж?», то ответом также будет решительное «нет», и арбитражная эпопея Гарримана указывает на две причины, позволяющие нам сделать такой вывод.

Во-первых, арбитраж тесно связан с принципами законоправия, которые, в свою очередь, служат фундаментом доверия в международном бизнесе. Когда права людей и средства судебной защиты можно безнаказанно игнорировать, это неизбежно отрицательно сказывается на сфере международного бизнеса. На сегодняшний день в этой сфере не существует равноценной и эффективной альтернативы международному коммерческому арбитражу. Наличие арбитражной оговорки, содержащей, как минимум, положение о нейтральном председательствующем арбитраторе и проведении арбитража в нейтральном месте, вносит в арбитражный процесс элементы справедливости, определённости и предсказуемости, являющиеся неотъемлемыми условиями международного бизнеса. В 1922 г. два бывших юриста, солиситор из Уэльса Ллойд Джордж и помощник присяжного поверенного из Самары Владимир Ленин, несмотря на все свои различия и на то, что они никогда не были даже знакомы друг с другом, одновременно осознали важность арбитража для англо-российских деловых отношений. С тех пор мы неоднократно были свидетелями того, как страны, попиравшие принципы международного арбитража, например, Индия и Пакистан, очень скоро теряли иностранных инвесторов. Хотя Индия, похоже, уже больше не испытывает прежнего отвращения к международному арбитражу, другие страны Азии, к сожалению, на сегодня заняли её бывшую позицию в этом вопросе.

Во-вторых, Ллойд Джордж был абсолютно прав: коммерция, равно как и международный коммерческий арбитраж, оказывает отрезвляющее влияние на всех её участников, налагая на них особую дисциплину. Что касается арбитража, то он является естественным выражением человеческого инстинкта, который стремится найти выход из самого запутанного конфликта. К счастью, за некоторыми исключениями, большинство людей предпочитают избегать конфликты и не давать им разгораться, предпочитая вражде мирное разрешение своих разногласий. В большинстве своём торговцы предпочитают торговать, а политики предпочитают мир войне. Связь между международной торговлей, неотъемлемой частью которой является коммерческий арбитраж, и миром всё больше укрепляется, и в настоящее время и то и другое являются необходимыми условиями экономического процветания и свободы.[70]

И потому, возвращаясь в наших мыслях снова к тому летнему вечеру в Кремле в июле 1963 года, нас не должно удивлять, что именно Гарриман привёл переговоры о разоружении к успешному завершению. Талант бизнесмена, пригодившийся ему в 1928 году, чтобы полюбовно урегулировать арбитражный процесс с правительством СССР, пригодился ему и в его роли дипломата 35 лет спустя. Мир, в котором есть условия для расцвета подобных талантов, станет более безопасным местом. И поскольку и в Европе и в других частях света мы сейчас живём и работаем в период, начало которому положила наша собственная непростая Генуэзская конференция 1989 года, мы не должны забывать тех, кто трудился в этом направлении и жил в те неспокойные, опасные и трудные времена, в которые проходил арбитраж Гарримана: Ллойда Джорджа, Ленина, ну и, конечно же, каннибалов.

---

¡ © V. V. Veeder. Статья публикуется в слегка изменённой редакции автора. Первоначальный вариант был прочитан автором 24 ноября 1999 г. в рамках курса лекций «Фрешфилдз» (см. прим. 10), а затем опубликован в журнале «Международный арбитраж» (LCIA, 16 Arbitration International, № 15, 2000). Данная публикация осуществлена благодаря любезному разрешению редакции этого журнала, а также благодаря помощи и русскому переводу С.Мельниковой, за что автор выражает свою глубокую благодарность.

ii V. V. Veeder QC, юрист, Лондон. Автор выражает свою признательность внуку Лесли Уркварта, Нейлу Фостеру, и его биографу, проф. Кетту Кеннеди, автору книги «Король горного дела: Жизнь и эпоха Лесли Уркварта» («Mining Tsar: The Life and Times of Leslie Urquhart», 1986, Sydney), за то, что они предоставили ему доступ к неопубликованным документам Лесли Уркварта, а также выражает свою благодарность всем тем, кто оказал помощь в проведении архивных исследований в США, Великобритании и России, в частности: Наоми Бенсон, Мишелин Декер, Артемис Касси, Нудрат Маджид, Дэвиду Мортлоку, Татьяне Назаренко, Себастьяну Видеру, Сэму Уордсуорту и Икко Йосида, при этом все возможные ошибки и неточности автор относит исключительно на свой счёт.

[1] Журнал «Life», 9 августа 1963, стр.28; см. также В.Аверелл Гарриман, «Америка и Россия в изменяющемся мире» (W. Averell Harriman, «America and Russia in a Changing World») 1971, Лондон, стр.99; и В. Исаксон и И. Томас, «Мудрые люди» (W.Isaacson and E. Thomas, «The Wise Men»), 1986, Лондон, стр.633.

[2] Отец советской водородной бомбы Андрей Сахаров очень долго убеждал Хрущёва заключить этот договор о частичном запрете испытаний ядерного оружия - см. А. Сахаров, «Сахаров вспоминает» (A. Sakharov, «Sakharov Speaks»),1974, Лондон, стр.33-34; и Н. Хрущёв, «Воспоминания Хрущёва - Последнее завещание» ((Khrushchev (ed and trans Talbott), «Krushchev Remembers - The Last Testament»)), 1974, Лондон, стр.69-71.

[3] Лорд Хейлшем, «Полёт воробья» (Lord Hailsham, «A Sparrow’s Flight»),1990, Лондон, стр.340-343; Г. Льюис, «Лорд Хейлшем» (G.Lewis, «Lord Hailsham»), 1997, Лондон, стр.204-213. Проявляя некоторое недружелюбие, Хейлшем считал, что Гарриман «уже стареет». В свою очередь, Гарриман никогда не испытывал особо дружеских чувств к Хейлшему: см В. Исаксон и И. Томас (см. выше), стр.631 («поверхностный и плохо подготовленный лорд Хейлшем”).

[4] Хрущёв, там же, стр.382.

[5] Там же, cтр. 351.

[6] Другую точку зрения отстаивают A. Нусбаум в книге «Договор по торговому арбитражу - Испытание законодательства по международному частному праву» (A. Nussbaum, «Treaties on Commercial Arbitration - A Test of International Private-Law Legislation»), 1942, 56 Harv.L.Rev. 219, 220; и И.С. Рашба, «Урегулирование споров в торговых отношениях с Советским Союзом» (Prof. Rashba, «Settlement of Disputes in Commercial Dealings with the Soviet Union»), 1945, 45 Col. L.Rev., 539, 546. Также см. статью автора «Естественные пределы транкированных судов: Немецкое дело о советских яйцах и голландское похищение индонезийского арбитратора» (V.V.Veeder, «The Natural Limits to the Truncated Tribunal: The German Case of the Soviet Eggs and the Dutch Abduction of the Indonesian Arbitrator», Law of International Business and Dispute Settlement in the 21st Century - Recht der Internationalen Wirtschaft und Streiterledigung im 21. Jarhundert - Liber Amicorum Karl-Heinz Böckstiegel (2001). (В основе «пробных» дел в связи с Англо-Советским торговым соглашением 1921 г. лежала арбитражная оговорка в контракте на продажу леса, подписанным между Красиным и Сагором в августе 1920 г.; но этот контракт, вероятно, был подписан с тайной целью проверить ситуацию в соответствии с английским законом в отношении требований третьих сторон: Luther v Sagor [1921] 3 KB 532, 7 Lloyd’s Rep. 218, 109, 157 (Апелляционный суд), опровергнуто [1921] 1 KB 456, 5 Lloyd's Rep. 451, 287 (Roche J)).

[7] Д-р Арманд Хаммер ссылался на «арбитражное дело» 1924 г. между «Синклер ойл» и Советским правительством, в результате которого была аннулирована концессия на добычу нефти на Северном Сахалине: см. А. Хаммер, «В поисках сокровищ дома Романовых» (A. Hammer, «The Quest of the Romanoff Treasure»), 1932, стр. 141. Это было соглашение о представлении концессии «Синклер эксплорейшн компани» в 1922 г., аннулированное Советским правительством в 1924 г. на том основании, что концессионер не смог приступить к работе (потому что Япония по-прежнему оккупировала Сахалин и отказывалась допустить концессионера на его территорию). На самом деле, арбитражного процесса, как такового, в этом случае не было и концессия была прекращена решением московского народного суда: см. Б. Ландау, «Концессии в Советской России» (B. Landau, «Konzessionsen in Sowjetrussland» Ostrecht 1926 № 5, стр.478, 487) (Проф. Ландау был специалистом по иностранным концессиям в Москве). Также см. статью автора «Северно-сахалинское концессионное соглашение 1921-1923 гг.: Решение суда 1925 г. в деле между американской кампанией «Синклер Эксплорэйшн» и Советским правительством» («The 1921-1923 North Sakhalin Concession Agreement: The 1925 Court Decisions Between the US Company Sinclair Exploration and the Soviet Government» [2002] Arbitration International 115.)

[8] Гарриман никогда не упоминал об этом в своих публикациях и беседах, и перед арбитражным рассмотрением иска «Лена Голдфилдс» в 1930 г. Советское правительство отрицало факт проведения каких-либо арбитражных процессов с кем-либо из своих концессионеров.

[9] Американские архивные материалы о концессии Гарримана можно найти главным образом в Национальных архивах США (US National Archives, Washington DC, US State Dept. Decimal File 861.637), (именуемый ниже «US Decimal File»); и среди архивных материалов Главного концессионного комитета СССР (Главконцесском), которые хранятся в Государственном архиве Российской Федерации в Москве (ГАРФ). Автор также широко использовал многочисленные частные документы Лесли Уркварта из бесценного архива на микроплёнке (именуемыми ниже «Документы Уркварта»), подготовленного по заказу профессора Кеннеди для написания выдающейся биографии Уркварта (см. выше прим. ii).

[10] «Freshfields Bruckhaus Deringer», одна из старейших юридических фирм Англии, расположенная в Лондоне; специализируется в международном праве; в течение многих лет спонсирует ежегодные курсы лекций по арбитражному праву, организуемые Школой международного арбитража, Центром по изучению коммерческого права и Колледжем «Queen Mary and Westfield» при Лондонском университете.

[11] См. О. С. Иоффе и П. М. Мэггс, «Советское право: Теория и практика» (O.S. Ioffe and P.M. Maggs, «Soviet Law in Theory and Practice»), 1983, Лондон, стр.14 (Вместе с тем Гойхберг также внёс определенный вклад в разработку Гражданского Кодекса РСФСР 1922 г., к которому он написал главный пояснительный документ; этот Кодекс был опубликован осенью 1922 г. в результате принятия НЭПа и проведения Конференции в Генуе в 1922 г.; на содержание Кодекса большое влияние оказали французский и германский гражданские кодексы: см. Э. Х. Карр, «Построение социализма в отдельно взятой стране: 1924-1926 гг.» (E. H. Carr, «Socialism in One Country 1924-1926»),1958, Лондон, стр.75.

[12] У автора «terra incognita» (лат.) (прим. переводчика)

12 У автора «terra nova» (лат.) (прим. переводчика)

[14] В 1920 г. Британское и Французское правительства всё ещё занимали общую позицию в отношении к бойкоту Советской России и её представителей. В соответствии с этой позицией Ллойд Джордж был согласен иметь дело только лишь с представителями Российского кооперативного движения, с которым союзники по Антанте были хорошо знакомы ещё с предреволюционных времён. Однако Ллойд Джордж также хорошо знал то, что не было известно французам, а именно, что Российские кооперативные общества были в это время представлены заграницей высокопоставленными представителями Советского правительства, включая Красина и Литвинова.

[15] Во время своей первой встречи, состоявшейся 31 мая 1920 г., и Ллойд Джордж и Красин поднимали вопрос о правовой базе для ведения торговли ((см. «Документы внешней политики Великобритании в 1919-1939 гг.» («Documents on British Foreign Policy – 1919-1939»), Том VIII, No 24, стр.281, 284, 290-291)); а на встрече 16 июня 1920 г., Ллойд Джордж утверждал, что британские торговцы вообще не имели представления о судебной системе Советской России, а потому не испытывали к ней доверия; на что Красин ответил, что он готов согласиться с созданием «арбитражного суда» (частично британского и частично - российского) для урегулирования возникающих споров (Lloyd George MSS, House of Lords Library, Folder 3, Box 107 No F/202/3/19, стр.8, 11). На этой встрече также присутствовал знаменитый норвежский исследователь Арктики, Фритьоф Нансен, который подписал протокол как объективное отражение встречи. (По неясным причинам в итоговом тексте Торгового соглашения 1921 г. ссылки на арбитраж не имеется.)

[16] Кумаси сейчас находится в Гане.

[17] Хансард (Hansard), Том 130, кол. 169 (7 июня 1920).

[18] Хансард (Hansard), том 152, кол. 1898 (3 апреля 1922).

[19] «Советская внешняя политика в 1917-1980 гг.» под ред. Громыко и Пономарёва,Том 1 (1917-1945), 1981, Москва, стр.129. В деле о Ленских золотых приисках германские и британские арбитраторы подверглись атаке со стороны газеты «Правда» от 9 сентября 1930 г. за то, что арбитражное решение было принято без третьего, советского арбитратора, приведя любопытные, при других обстоятельствах, аргументы (inter alia) и сравнивая их с «незадачливыми подтасовщиками цифр, неспособными даже рассмешить детей», которым следует «поискать своих зрителей среди диких туземцев на островах Тихого океана , которые с трудом умеют считать до трёх».

[20] В 1929 г., когда Сталин принял первый пятилетний план, советская политика предоставления иностранных концессий практически закончилась.

[21] Ст. 14 Резолюций Экономического комитета Генуэзской конференции , посвященная наилучшим способам защиты юридической силы добровольных соглашений в сфере международного коммерческого арбитража, была передана Советом Лиги Наций на заседании 13 мая 1922 г., проведённом по инициативе правительства Великобритании, на рассмотрение подкомитета в составе шести экспертов Экономического комитета; председателем этого подкомитета был Ф.Д. МакКиннон KC (которому вскоре предстояло стать Судьей МакКинноном); после редакционного заседания, состоявшегося 3 и 4 июля 1922 г. в Совете по торговле в Лондоне, был составлен Женевский протокол 1923 г. ((League of Nations Official Journal, июнь 1922 ( стр.616, 618, 620); август 1922 ( стр.987, 992, 1004); и ноябрь 1922 г. ( стр.1410)).

[22] Russo-Asiatic Consolidated Limited

[23] Allied Drug and Chemical Corporation

[24] См. в целом Т. С. Мартин, «Концессия Уркварта и англо-советские переговоры, 1921-1922 гг.» ( T.S. Martin, «The Urquhart Concession and Anglo-Soviet Relations, 1921-1922»б Jahrbücher für Geschichte Osteuropas 20 (1972): 551-59); K.Г. Кеннеди, см. выше, стр.162ff; Любовь Красина «Леонид Красин, его жизнь и работа» (Lubov Krassin, «Leonid Krassin: His Life and Work»), 1929, Лондон, стр.184ff; и С. И. Либерман (см. прим. 23), «Построение России Ленина» (Liberman, Simon Isaevich. «Building Lenin's Russia». Chicago: University of Chicago Press, (c. 1945)), стр.159.

[25] Либерман, Семён Исаевич; советский специалист в области внешней торговли и экспорта леса; работал вместе с Красиным в Лондоне и в Народном Комиссариате внешней торговли; впоследствии остался на Западе.

[26] С. И. Либерман, «Построение России Ленина» (см. выше), стр.159.

[27] Документы Уркварта, микрофильм, рол. 7, стр.5985-5987 (на англ. языке; но следует обратить внимание на использование Урквартом шотландских терминов «arbiter» (арбитр), а не «arbitrator» (третейский судья)).

[28] Документы Уркварта, рол. 4, стр.3369 в 3370 и 3371.

[29] Переговоры были официально прекращены Урквартом в середине октября 1921 г. в ходе визита Красина в Лондон, после чего им было написано пространное письмо, цитаты из которого приводит Любовь Красина (см. выше, стр.188-198). Уркварт не обвиняет лично Красина и его письмо многократно редактировалось, прежде чем был составлен окончательный вариант, явно предназначенный для иной аудитории в Москве.

[30] Либерман, «Построение России Ленина», стр.162.

[31] М.И. Фрумкин, заместитель Наркома внешней торговли Красина, был расстрелян 29 июля 1938 г.; см. Р. Конкест, «Великий террор» (R. Conquest, «The Great Terror»), 1990, Оксфорд, стр.420.

[32] Либерман, там же.

[33] Особые деловые качества Хаммера лучше всего иллюстрируются делом «Occidental Worldwide Investment Corp.» против «Skibs A/S Avanti» и др. («The Siboen» and Sibotre»), который рассматривался Английским коммерческим судом [1976] 1 Lloyd’s Rep 293 (Kerr J).

[34] См. в целом А. Хаммер «В поисках сокровищ дома Романовых» («The Quest of the Romanoff Treasure»), 1932, стр.149ff; А. С. Саттон, «Западная технология и экономическое развитие Советов 1917-1930» (A.C.Sutton, «Western Technology and Soviet Economic Development 1917-1930»), Стэнфорд, 1968, стр.108, 237, 268, 285; С. Вайнберг, «Арманд Хаммер: Неизвестная история» (S. Weinberg, «Armand Hammer: The Untold Story»), 1989, Лондон, стр.42 ff; и И. Д. Эрштейн, «Досье: Тайная история Арманда Хаммера» (E.J. Epstein, «Dossier: The Secret History of Armand Hammer»), 1996, Нью-Йорк.

[35] Саттон, 1917-1930, см. выше, pp. 283, 285ff.

[36] А. Хаммер, см. выше, стр.84. Эта концессия была подписана в Наркомате внешней торговли Хаммером и Борисом О. Мишелем от имени «Allied Drug and Chemical Corporation» и Председателем ВСНХ П.А. Богдановым вместе с Заместителем наркома иностранных дел Максимом Литвиновым от имени РСФСР (ГАРФ 8350/3/833, стр.4; см. также «Документы Уркварта», рол. 4, стр.3684, (англ. перевод, без Приложения).

[37] Письмо Уркварту от 16 февраля 1922 г. от Департамента внешней торговли (Министерство иностранных дел и Совет по торговле), передающее дипломатическое послание от британской торговой миссии в Москве с переводом на англ. язык концессионного соглашения Хаммера, бывшего в тот период конфиденциальным («Urquhart Papers», рол. 4, стр.3682).

[38] А. Хаммер, см. выше, стр.49 и 82. (Первой организацией была РКИ, или Рабкрин (Рабоче-крестьянская инспекция)).

[39] Вариант Хаммера представлял собой незаконченный черновик, ограничивающийся пятью статьями. Был ещё один последующий черновик (на русском языке), перевод которого на английский язык был подписан Хаммером и Мишелем 28 октября 1921 г.; окончательный вариант был подписан на следующий день Председателем Совета Народных Комиссаров РСФСР Лениным. Этот документ включал семь статей (ГАРФ 8350/3/83, стр.12 и 13; ГАРФ 8350/1/83, стр.8). С незначительными изменениями в формулировке, вызванными, вероятно, переводом текста Хаммера на русский язык, “чекистская” арбитражная оговорка осталась прежней.

[40] См., напр., В.И. Ленин. Собрание сочинений, 1970, Лондон, том 45, стр.362, 394 и 684. Вместе с тем Хаммер опубликовал свою версию Приложения в 1932 г., однако, по всей вероятности, как и некоторые другие заявления в его книге, никто в тот период не придал этому серьёзного значения.

[41] Концессионное соглашение было подписано Красиным и Урквартом; Красин использовал печать РСФСР (с разрешения Совета народных комиссаров), а Уркварт (за неимением фирменной печати, которая находилась в Лондоне) использовал собственную печатку с мотто рода Урквартов: «Mean, speak and do well» («Думать, говорить и творить на благо.») (PRO FO371/8162; «Документы Уркварта», рол. 4, стр.3690; Любовь Красина, там же, 18, стр.199.) Арбитражная оговорка содержится в статье 22 соглашения.

35Любовь Красина, там же, стр.203.

[43] Любовь Красина, там же, стр.204. После этого Красин заболел, потом выздоровел, но снова заболел и умер в Лондоне 24 ноября 1926 г., после чего его семья больше не вернулась в СССР.

[44] «Lena Goldfields», английская компания, которая, в соответствии с соглашением (составленным в апреле и ноябре 1925 г. только лишь на русском языке), получила в концессию бывшие собственные горнорудные месторождения в Сибири. Это соглашение содержало проработанную арбитражную оговорку, которая была предметом переговоров с Советским правительством вместе с арбитражной оговоркой в концессионном соглашении Гарримана (составленном как на русском, так и английском языках). Естественно, обе арбитражные оговорки были весьма похожи (но не тождественны), и хотя оговорка в соглашении с «Лена Голдфилдс» была принята раньше, она вступила в силу позднее. (История арбитражного процесса «Лена Голдфилдс» в 1930 году, через два года после арбитража Гарримана, описывается в статье автора «Арбитражный процесс “Лена Голдфилдс”: Исторические корни трёх идей» (V. V. Veeder, «Lena Goldfields: The Historical Origins of Three Ideas», 1998, 47 ICLQ 747), где в качестве приложения имеется полный текст арбитражной оговорки с соответствующими ссылками.)

[45] «Tetiuhe Mining Corporation Limited», также английская компания, зарегистрированная в качестве акционерного общества 18 мая 1925 г. (её лондонскими солиситорами были Фрешфилдс, Лииз и Манн). Необычно то, что она была создана для того, чтобы поглотить существующую концессию, предоставленную Советским правительством 25 июля 1924 г. лицам с двойным гражданством в Швейцарии и России (семье Юла Бринера, знаменитого голливудского киноактёра), которые были прежними владельцами этих рудников по добыче свинца, серебра и цинка в 230 милях к северу от Владивостока в Восточной Сибири. (Об истории компании «Тетюхе» см. статью автора «Горнодобывающая компания “Тетюхе” 1924-1932: Швейцарско-русская история или Когда не залаяла арбитражная собака» («The Tetihue Mining Concession 1924-1932: A Swiss-Russian Story (Where the Arbitral Dog Did Not Bark)», Liber Amicorum Claude Reymond (2004; Litec)).

[46] История концессии Гарримана в целом изложена в «Гарриман», см. выше, стр.2-7; В. Аверелл Гарриман и Э. Абель, «Специальный посланник Черчилля и Сталина в 1941-1946 гг.» (W. Averell Harriman and Elie Abel, «Special Envoy to Churchill and Stalin 1941-1946»), 1975, Нью-Йорк; И. Д. Канн Мл., «Аверелл Гарриман, Портрет уполномоченного–II» (E.J. Kahn Jr, «W. Averell Harriman Profiles Plenipotentiary – II», New Yorker), 10 мая 1952, стр.49-51; Д. И. Спурр, «Русская марганцевая концессия» (J.E. Spurr, «Russian Manganese Concession», Foreign Affairs V, No 3), апрель 1927, стр.506-507; С. Льюис, «США и проблемы иностранных инвестиций» (C. Lewis, «The United States and Foreign Investment Problems»),1948, Вашингтон, стр.178; В. Исаксон и Э. Томас (W. Isaacson and E.Thomas), см. выше, стр.99; и И. Г. Карр, «Построение социализма в отдельно взятой стране» (E.H. Carr, «Socialism in One Country»), том 3, ч. I, 1964; Лондон, стр.483-485. (Нигде в этих мемуарах, беседах или историях нет упоминания об арбитраже Гарримана).

[47] Что касается принуждения к исполнения решений суда с помощью (inter alia) системы назначаемых штрафов (Пункт 14), полномочия арбитражного суда долгое время были как бы предтечей явно новаторской и неоднозначной статьи 1709-bis нового Закона Бельгии об арбитраже от 19 мая 1988 г., которая предусматривает, что: «арбитры могут налагать штраф на сторону за невыполнение условий соглашения...»; см. (1999) Arb Int 101,102.

[48] Концессионное соглашение было опубликовано Советами в 1927 г. или немного позднее (ГАРФ 8350.4.105, стр.1). Арбитражную оговорку соглашения с «Лена Голдфилдс» см. (1998) 47 ICLQ 747, стр. 790.

[49] Himpurnia California Energy Ltd v PT (Persero) Perusahaan Listruik Negar (2000) XV ICCA Yearbook 13; и Himpurnia California Energy Ltd. v Republic of Indonesia (2000) XV ICCA Yearbook 13 & 186. См. также В. В. Видер, «Естественные пределы транкированных судов: Немецкое дело о советских яйцах и голландское похищение индонезийского арбитратора» (V.V.Veeder, «The Natural Limits to the Truncated Tribunal: The German Case of the Soviet Eggs and the Dutch Abduction of the Indonesian Arbitrator», Law of International Business and Dispute Settlement in the 21st Century, eds Briner, Fortier, Berger & Bredow, 795, стр.802).

[50] Напр., см. Статью 12(5) Правил Арбитражного суда Международной Торговой палаты (ICC) и Статью 12 Правил Лондонского международного арбитражного суда (LCIA).

[51] Хаммер также отмечал резкое падение мировых цен на марганец как причину провала концессии Гарримана: см. Хаммер, см. выше, стр.121.

[52] Троцкий был смещён со своих постов 17 ноября 1927 г. и был отправлен в ссылку в Алма-Ату 16 января 1928 г.; см. Д. Волкогонов, «Троцкий, Лондон, 1996», стр.303 и 306. (На посту председателя Комитета по концессиям его сменил В.Н. Ксандров, а затем – Л.Б. Каменев, причём обоим этим руководителям предстояло иметь дело с Гарриманом).

[53] Гарриман, см. выше, стр.3 и 4.

[54] Переводчиком Троцкого был Георгий Андрейчин, болгарин, ранее проживавший в США. Он был арестован в 1935 г. во время «большого террора» , но затем отпущен на свободу. Он снова встречался с Гарриманом в Москве и Париже во время и после войны (см. «Special Envoy», см. выше, стр.49 и 556). В заметках Максима Литвинова (предположительно) «Notes for a Journal» (1955; New York), упоминается, что Троцкий высказывал Литвинову свое недовольство по поводу назначения на эту должность в 1926 г., подозревая, что Сталин назначил его главой Комитета по концессиям «специально, чтобы скомпрометировать его в глазах молодых коммунистов»: «Уже поговаривают, что моя фамилия числится в платёжной ведомости Гарримана» (стр.23). (Теперь считается, что несмотря на то, что подлинность этого документа была подтверждена признанным классиком западной советологии Э. Х. Карром, возможно он всё же является фальшивкой; см. Джонатан Хаслам, «Пороки честности: Э. Х. Карр 1892-1982» (Jonathan Haslam, «The Vices of Integrity: E.H. Carr 1892-1982»), Лондон, 1999, стр.174).

[55] ГАРФ 8350/1/802, стр.198 ff (в переводе на англ. язык).

[56] Гарриман, см. выше, стр. 7. (Гарриман вернулся в Россию в 1941 г. в качестве специального посланника Президента Рузвельта; он снова приехал в Москву в 1943 г. как посол США в СССР).

[57] Поправка 1927 г. также подтвердила цессию прав по обязательству между компаниями «W.A.Harriman & Co Inc.» и «Georgian Manganese Company Limited», обе из штата Делавэр, США, и обе контролируемые Гарриманом (что разрешалось Статьей 66 концессионного соглашения).

[58] Гласс жил в Лондоне, но не исключено, что он был американцем.

[59] Статья 65(3) концессионного соглашения (см. Приложение в конце текста). Шестью кандидатами были: проф. Халвдан Кут, вице-президент Академии наук Норвегии и член Комитета по присуждению Нобелевских премий; проф. Эдв. Булл, бывший министр иностранных дел Норвегии, вице-председатель Норвежской партии труда и историк марксизма и Октябрьской революции в России; проф. Фритьоф Нансен, присутствовавший на одной из встреч между Ллойдом Джорджем и Красиным в 1920 г. (см. приведенную выше ссылку 13); проф. Стэнд, бывший ректор Университета г. Осло и член Комитета по присуждению Нобелевских премий; проф. Киллнау, экономист; и профессор юриспруденции Кнофф (ГАРФ 8350/1/811, стр.103 и ГАРФ 8350/1/823, стр.11). Эти кандидатуры были отобраны Александрой Коллонтай, советским послом в Норвегии и Швеции. (В случае рассмотрения спора с компанией «Лена Голдфилдс» правительство выбрало первым председателем арбитражной коллегии проф. Альберта Эйнштейна из Берлина, серьёзного кандидата, который, к сожалению был отвергнут английской стороной).

[60] Эта рекомендация была дана в частном порядке советским арбитром Членовым, который «в целом пессимистически» оценивал дело Советского правительства, хотя и не соглашался со всеми аргументами Гарримана (ГАРФ 8350/1/823, стр.118). Другие советские официальные лица выражали мнение, что с учётом обстоятельств, в которых ни одна из сторон не имела рычагов влияния на развитие мирового производства марганца, Гарриман был виновен в нарушении условий концессионного соглашения, и компенсация, выплаченная ему, была «данью прагматической целесообразности, а не платежом за нечто, причитающееся с юридической точки зрения» – такой вывод посольство США в Берлине связывало с именем высокопоставленного советского чиновника, вероятно, В.И. Межлаука, вице-председателя ВСНХ, курировавшего производство стали и марганца в СССР (US Decimal File 861.637-Harriman/14: D.C. Poole’s letter (Письмо Пула) от 19 ноября 1928г.)

[61] ГАРФ 8350/1/815, стр.145 и 140.

[62] Гарриман, там же, п.1, стр.6. Торговый атташе США в Праге позже сообщал, что ряд советских служащих Гарримана были арестованы и заключены в тюрьму без суда после урегулирования спора, включая двух стенографисток, отправленных в ссылку в Сибирь на 10 лет. (US Decimal File 861.637-Harriman/27: письмо К. Л. Ранкина от 17 июля 1929 г. в Департамент коммерции, опирающееся на интервью с Б. Расковичем, одним из бывших инженеров-консультантов Гарримана в Грузии).

[63] Chase National

[64] Письмо от «Чейз Нэшнл Бэнк» от 24 октября 1928 г., Нью-Йорк (Reeve Schley) Государственному департаменту США (US Decimal File 861/637-Harriman/18).

[65] Кредитором была компания Гарримана «Russian Finance and Construction Corporation», созданная в штате Делавэр, США (ГАРФ 8350/1/814, стр.236).

[66] «Подслащивая» финансовые обязательства Советского правительства в соответствии с условиями урегулирования, этот кредит также обеспечивал Гарриману разблокирование гарантийного долгового обязательства на сумму 1 млн. долларов США, выпущенного от его имени «National Surety Company», Нью-Йорк, в пользу Советского правительства в соответствии со статьей 67 концессионного соглашения.

[67] Гарриман предложил кандидатуры проф. Макса Хюбера, Швейцария; проф. Вальтера Шукинга, университет г. Киль; и Марселя Плезана, французского сенатора из Парижа. Советское правительство составило собственный список из шести профессоров Сорбонны (ни один из них не был юристом, т.к. составляющая список сторона жаловалась на отсутствие юридической школы в Сорбонне); правительство СССР также подыскивало других кандидатов для согласования с Гарриманом, включая проф. Нуссбаума, в тот период работавшего в Берлинском университете (ГАРФ 8350/1/823). Кандидатурой, на которой Советское правительство остановило свой выбор (но которую отверг Гарриман), был проф. Кринге, бывший руководитель юридического отдела Министерства иностранных дел Германии.

[68] В своем последующем комментарии практики международного арбитража в советской внешней торговле проф.Членов подчеркнул, что советским авторам необходимо формулировать арбитражную оговорку таким образом, чтобы она гарантировала советской стороне привлечение независимых арбитров: «Арбитражная оговорка при заключении контрактов с иностранными фирмами», Внешняя торговля, 1935, No 13, 3. (Важно помнить о том, что обе стороны могут иметь веские основания сомневаться в беспристрастности и независимости арбитра).

[69] Образец советских государственных векселей с деноминацией в US$1000 имеется в GARF 8350/1/814, стр.232. (Полные платежи не были осуществлены; вместо этого имело место скромное урегулирование между СССР и компаниями «Лена Голдфилдс» и «Тетюхе» в 1932 и 1934 г.г. Но это были британские компании, и в 1928 году после разрыва дипломатических отношений с Соединённым Королевством из-за дела Аркоса в 1927 г., СССР по-прежнему стремился получить дипломатическое признание США).

[70] Как утверждает проф. Пайпс, собственность является неотъемлемым элементом свободы, а арбитраж, естественно, тесно связан с отношениями собственности (см. Пайпс, «Собственность и свобода» (Pipes, «Property and Freedom»); 1999, Лондон).